Глава 7

В то утро Самдар, пока дети спали, ждал варившийся чай, а сам, лежа и опершись о локти, расправил клочок скомканной газеты, в которой привезли гостинцы в аал, разгладил его на ширтеке и стал с интересом разглядывать. Там была фотография, где среди высоких гор, каким зажат Алаш, шла вереница военных машин, а над ними висели вертолеты, похожие на летающих над водой стрекоз. Внизу под снимком было написано, что в стране Афганистан советские войска ведут успешные бои, сейчас преодолевают горный перевал. «Ого, какая мощь у Советской Армии!» — восхитился он, покачав головой, и наполнился неизъяснимой гордостью. Внезапно с устья реки послышался рокочущий гул. Самдар отодвинул газету и босиком перешагнул порог юрты. Над аалом очень низко пролетел брюхастый, как саранча, темно-зеленый вертолет и прострекотал вверх по реке. «Ба! Что случилось?» — с удивлением спросил он сам себя. Когда, прикрыв глаза ладонью от солнца, он провожал его взглядом, сзади тоже послышался гул. Вверх по долине реки, поднимая пыль, вереницей шли машины. «Это сон или явь?» — ущипнул он свою руку. Только что на ширтеке он рассматривал такую же фотографию: внизу вереницей тянулись машины, наверху вертолеты… Что случилось? Не война же?
В это время из-за ближнего холма показался милицейский жёлтый «УАЗик». Самдар решил – будь что будет, – и стал ждать даргаларов на почетном месте юрты, чтобы здесь же выслушать их указ. Он разбавил молоком сварившийся чай, снял его с огня, налил в пиалу и, с наслаждением прихлебывая его, наблюдал за всем происходящим через открытую дверь. Желтый «УАЗик» подъехал к загону, за ним тянулись грузовики с крытыми бортами — один… два… пять… шесть… десять — как будто выбившись из сил, они еле ползли.
Милиционеры со своим начальником подошли к юрте. Двое были с автоматами на плечах. Начальник, мужчина с большими, как у его гнедого коня, глазами, был чем-то обозлен, будто собачью шкуру надел наизнанку, и рявкнул:
– Читал, наверное, постановление партии, указ правительства, старик? По закону ты можешь оставить себе двух коров с телятами, двадцать пять голов мелкого рогатого скота. Остальное мы конфискуем. Видишь машины? Вот распоряжение прокурора! Наш министр — генерал над нами летает.
– Как я, человек, живущий в горах, могу знать о каком-то указе-приказе! — лицо Самдара потемнело, он повертел в руках распоряжение прокурора. — Грузите! Только не оставляйте телят малых без матерей! Смотри, чтобы твои подчинённые не открыли огонь по животным, приняв их за диких зверей, дарга. Они ведь своим молоком смачивали ваше горло! — сказал Самдар и, прихлебывая чай в пиале с шумом, похожим на перекаты Алаша, ласкал проснувшихся малышей, спавших на ширтеке (хозяйка Биче отлучилась в долину). Это было и к лучшему, если бы увидела, как отбирают скот, то своими причитаниями и плачем могла бы напугать детей, женская душа ведь тонка.
Начальник, услышав слова Самдара, осекся и вышел.
В аале, раскинувшемся в прекрасном ущелье, смешалось мычание и блеяние скота, гул и рев машин, крики людей — все это тревожило и угнетало, и напоминало разбойничий набег, какого здесь не случалось со времен Чингиза. Подогнав грузовики вплотную к холму, водители и милиционеры загоняли в кузова овец и коз с ягнятами и козлятами, коров с телятами и бычками. Сквозь гам один грузный милиционер орал другому:
– Хватай эту козу за шкирку, да и закидывай!
– Дай лопатой этой корове!
– Телёнка не можешь одолеть, хиляк! Хватай за ноги, вдвоем закинем!
Скот, привыкший к доброму хозяину, упираясь, пятился назад, его жестоко загоняли в зловонную машину. Серый козленок, с блеянием бегавший и искавший свою мать, лежал затоптанный, вытянувшись. Пестрый бычок с дощечкой на носу, сбив с ног одного из милиционеров, побежал в сторону леса, тот от гнева чуть было не нажал курок, встав, ощупал крестец и побежал догонять скатившуюся по склону свою фуражку. Несколько коз и овец побежали вверх по склону, их никто не смог догнать. У коров, загнанных в кузова, глаза чуть ли не выкатывались из орбит, и они, высунув вперед носы, мычали, прося помощи у хозяина. Овцы и козы, хотя их били, тоже упирались, пятились назад, надеясь, что им поможет хозяин, который был неразлучен с ними ночью и днём, в стужу и зной.
Во время этой беспощадной схватки между людьми и скотом с верховий реки послышался знакомый стрекот. Начальник милиции с одной большой звездой на погонах связался по рации с вертолетом: «Товарищ генерал, их табун должен быть в верховьях».
Вертолет, исчезнув за синими горами, через некоторое время, стрекоча, наполнил ущелье оглушительным эхом. Брюхатой саранчой со множеством иллюминаторов он сел, подняв около юрты вихрь. Винт еще вращался, а по лестнице уже спускались люди. У всех животы были как у беременной женщины, на шеях — галстуки, и один из них, с золотыми погонами и широким, как бычья лопатка, лицом, был генералом.
Начальник милиции, словно увидевший мать теленок, подбежав, отдал честь министру и, наклонившись к его уху, отрапортовал. Последними сошли милиционеры с автоматами. Сошедших возглавил пухлый дарга.
– Это ты Самдар-Кожай? — спросил он и, не здороваясь, видимо, забыв слова приветствия у небесных богов, подошел к Самдару и просверлил его глазками, будто ослепленными весенним ярким снегом.
– Одежда у меня хоть и рваная, но сам я и слова мои целы. Вы что-то хотели спросить, дарга? — не шелохнувшись, смотрел на него в упор Самдар.
– А… – словно позабыв свой родной язык, он постоял с открытым ртом и вдруг, будто за ним гнался волк, начал скороговоркой:
– По всей Туве народ держит скот по установленной норме, только вы самовольничаете? Тувинец всегда был послушным и подчинялся указам и законам.
Он повернулся к стоящему рядом с длинным, как у цапли, носом русскому дарга и усилил голос:
— Только в вашем районе, понимаешь, такое безобразие!
— Он ведь непотопляемый, как революционная Куба, — весело ответил русский. – Сегодня у Самдара отберем скот, через три года станет ещё больше.
– На партбюро получите взыскание, Геннадий Иванович! — премьер-министр, на полном серьезе погрозив пальцем, скомандовал:
– Давайте, давайте, помогайте грузить скот! Что медлите!
Все сошедшие с вертолета, будто вспомнив детство, спотыкаясь, с криками побежали за скотом. И ряды милиционеров сомкнулись, они, прекрасно обученные приемам окружения преступников, на этот раз быстро справились со скотом.
Самдар пристально наблюдавший, как беспощадно грузили его скот, медленно повернул голову. В его морщинистом, словно распаханное поле, лице, в его желтизной светящихся глазах, в его сухом, натянутом, словно тетива теле, казалось, воплотилась вечная душа кочевий, многих поколений скотоводов.
– Образованные сверх меры даргалары мои, вы как козы перебегаете с одной травки на другую. Где что увидели, прознали, тому подражаете безо всяких сомнений. Как ревущий в загоне бык, пытаетесь всех застращать, словами юрты перевозите, нет у вас своей головы на плечах! Чтобы разводить скот, никому подражать не надо. Любой скот связан пуповиной со своей землей, водой, травой. Считаете скотовода, арата врагом — настанет день, и опомнитесь, и вспомните, дарга, рваного, с чёрной юртой, старика. Задумаетесь, на чьей стороне правда. Грузите мой скот – до малого козлёнка! Пока жив, выпрошу у людей овцу да барана, и они расплодятся так, что не поместится скот в этом прекрасном ущелье. Увидите, дарга! Времена не стоят на месте, и трухлявое бревно, бывает, переворачивается, — высказавшись, Самдар неторопливо зашагал в свою юрту.
Почти весь мычащий, блеющий скот был погружен в кузова машин, в загоне остались две осиротевшие коровы, несколько овец, сразу затосковавшие по матерям ягнята, козлята и телята. Они хоть и животные, но, почувствовав опасность и разлуку, издавали непонятный человеку, бессловесный плач.
Винт брюхастой саранчи закружился, подняв в воздух пыль из навоза. Колонна машин, нагруженных кричащим скотом, медленно ползла вниз по долине горной реки. Драга, умиротворённо наблюдавший в иллюминатор, с упоением подумал: «Моя трудная работа – для развития родного края».