Неудачная охота
Давно уже убраны хлеба. В низинах, около рек, на деревьях поредела листва. Но у подножий гор смешанный лес: осенние ветры еще не тронули его пышных нарядов, и он радует глаз щедрыми красками тихого бабьего лета — темно-зелеными, желтыми, багряными…
Красивы и вершины гор: зубчатые хребты словно нахлобучили шапки из белой заячьей шкурки. Это снег. А чуть пониже — чернолесье: ели, кедры, пихты. Этот хвойный покров напоминает темно-зеленые полосы на халатах тувинских девушек.
Лесные дали всегда манят. Как взглянешь на них, хочется отправиться в горы, подышать там таежной свежестью, полюбоваться красотами осенней природы. Но особенно настойчиво притягивают леса охотников. Ведь сейчас самая пора маральих песен: они раздаются отовсюду, напоминая звуки свирели или валторны. Белка теперь стала серой. Охотники называют ее шкурку «выгодной», что значит «полноценная». Выросли за лето глухари и тетерева: ни дать ни взять — пузатые кувшины с тоненькими шейками. А рябчикам и счету нет. С каждого дерева слышится их веселый свист.
Бродить по лесу в такое время — одно удовольствие. Чисто. Влажные листья не шуршат под ногами. Тишина. Теплынь. С чем еще может сравниться такая благодать?
Адар-Тоол, старый чабан-колхозник, сидел около юрты и мастерил деревянную лопату, когда к коновязи подъехал сосед, молодой чабан Баламчык.
— Хорошо ли отдохнули ночью?
— Хорошо. И ты, полагаю, хорошо? — отозвался старик так же приветливо, не отрывая глаз от лопаты. Сощурившись, он внимательно рассматривал свое изделие: нет ли где кривизны.
— К зиме готовитесь, дядя? Ишь ты! Уже две лопаты закончены, да и третью кончаете, — заговорил Баламчык, присаживаясь на бревне и протягивая старику папиросы.
— Не замечал ли ты по пути наших коров? — спросил старик.
— Видел, видел. Ваши коровы вон за тем холмом.
— Ты говоришь, за тем холмом? Это же совсем близко. Эй, слышите! — крикнул Адар-Тоол в сторону юрты. — Коровы идут. Привяжите скорее телят! Пока не разбежались!
— Завтра, дядя, охотники в седла садятся, — вздохнул Баламчык. Помолчал, потом молодцевато покосился на старика и, задорно сверкая огоньками черных глаз, указал на горы: — А вас не тянет?
— Как не тянуть? — ответил Адар-Тоол. — Конечно, тянет. Хоть я и старик, все равно в юрте места не нахожу. Нарочно выбрался на волю, чтобы на лес глядеть. Прямо-таки душа изболелась! Вот бы сейчас…
— А я уже с женой твердо договорился, — прервал его молодой чабан. — Она согласилась трое суток пасти коз вместо меня. А за трое суток можно вволю наохотиться. Помните, дядя, мы еще летом заприметили хорошее место, когда телят пасли? Вот туда и надо пойти!
Старик помолчал, пыхтя папироской, словно обдумывая что-то. Потом отложил лопату в сторону.
— А знаешь что? — сказал он. — Мне со своей старухой договориться ничего не стоит. Она не хуже меня знает чабанье дело, уж не проглядит коз. Только боюсь, хватится кто-нибудь: где, мол, пастухи?
— Ну и что? — Глаза Баламчыка заблестели еще сильнее. — Когда узнают, в чем дело, только похвалят: ведь мы не себе, а колхозу добываем пушнину, план помогаем выполнять!
Старик опять задумался, почесал затылок.
— Ладно! — наконец решился он. — Давай махнем! Будь что будет!
С этими словами старый Адар-Тоол встал, стряхивая стружку. Проворно вскочил и Баламчык:
— Когда в путь?
— Выедем завтра на заре. Раз уж задумали, незачем мешкать.
— Хорошо, дядя! Я прискачу к вам прямо к птичьему рассвету! Надо будет взять и старую кремневку: мало ли какой зверь попадется.
Баламчык засмеялся и ловко прыгнул в седло. Лошадь, не ожидавшая такой прыти от своего хозяина, шарахнулась в сторону, и пасущиеся рядом козлята бросились врассыпную…
— Вот здесь и остановимся, — сказал старый Адар-Тоол, соскочив с лошади, — и травы для коней вдоволь, и река недалеко. — Он огляделся вокруг:
— Белковать здесь славно! Этот темный лес — самое место для белок!
— Я думаю, дядя, — ответил Баламчык, — здесь по белкам прямо с седла палить можно!
Они привязали лошадей к стволам порознь стоящих кедров, приставили ружья к старой лиственнице.
— Солнце еще высоко, — проговорил Адар-Тоол, глядя в небо. — Давай-ка разожжем побыстрее костер да вскипятим чаю.
Баламчык с медным котелком сходил за водой. Старик заготовил сухих веток. Вскоре запылал костер. Охотники сидели около него молча, вслушиваясь в лесные голоса. Откуда-то доносились призывные песни маралов, а над головой, в густой хвое кедров, балагурили белки.
— Вот что! — наконец не выдержал Адар-Тоол.— Ты, парень, пока побудь здесь, попей чаю, а я схожу вон туда, не терпится…
Старик надел легкую куртку и мягкие, без каблуков, охотничьи сапоги.
— Я тоже хочу спуститься в низину, — сказал Баламчык, но старик словно не услышал его слов, схватил ружье и скрылся за кустами.
…Адар-Тоол не замечал времени. Он добыл уже с десяток белок, а тайга манила все дальше и дальше — вверх по горному склону. Но все-таки ноги устали, и он присел отдохнуть на выступ скалы. Закурил. Солнце уже спускалось к западным хребтам. Адар-Тоол прислушался: где-то перекликались два марала, молодой и старый. Он повернул голову в сторону того пестрого косогора, где пили чай с Баламчыком, и вдруг заметил столб дыма.
«Отчего это так высоко поднялся дым? — подумал он. — Все зверье разгонит…»
Как раз в это мгновение над головой зафыркал беличий самец. Краснополосый зверек воинственно поднял пушистый хвост, устрашающе изогнул спину и стремительно стал перепрыгивать с ветки на ветку. Он, видно, решил устрашить незваного пришельца.
«В дупле наверняка гнездо» — подумал охотник, старательно наведя мушку на ухо белки.
А потом двинулся дальше, увлекаясь новой и новой добычей.
На одном из выступов горы старик запнулся и чуть было не упал. К счастью, рядом оказался ствол молодого кедра. Адар-Тоол ухватился за сучок и невольно обернулся лицом в сторону подножия горы. И тут же вздрогнул: там, где недавно над лесом столбом поднимался дым, теперь уже было густое черное облако.
«Что же это такое? — подумал он. — Неужто наехало много охотников и устроили привал как раз на том месте, где мы оставили лошадей и ружья?»
Старик задумался.
«Не может этого быть! — рассуждал он. — Охотники не будут собираться ватагами, когда кругом полно белок! Здесь что-то неладно».
Тревожные предчувствия заставили старого охотника повернуть назад. И, как назло, повсюду попадались белки. Разве пройдешь мимо? А время шло, и черное облако над лесом поднималось все выше и выше…
Ошеломляющая картина представилась глазам Адар-Тоола, когда он раздвинул кусты и взглянул на место недавнего привала. Огромное пламя охватило всю поляну, огонь полз по стволам деревьев, едкий дым клубами поднимался к небу.
На мгновение старик остолбенел. И тут откуда-то сбоку, чихая и задыхаясь, выбежал Баламчык.
— Костер не потушил? — не своим голосом закричал старик. — Где лошади?
Баламчык только что вывел лошадей с площадки, которая теперь уже была охвачена кольцом огня.
— Живы лошади! — крикнул в ответ Баламчык, дуя на обожженный палец. Он подбежал к старику: — Беда, дядя! Виноват! За костром недосмотрел. Все наше добро сгорело. Хорошо что лошадей удалось спасти…
Он исподлобья глядел на три могучих кедра, которые еще совсем недавно радовали глаз своим темно-зеленым убором. Теперь на обгоревших стволах лишь кое-где торчали обуглившиеся ветки, словно лапы мертвой птицы.
— Вот что, парень, — опомнился старик. — Самое страшное вон там! — Он указал на бушующее пламя огненного вихря, которое уже подбиралось к чаще кедрового леса.
Медлить было нельзя. Они наломали веток и принялись ими сбивать упрямое пламя.
Только к сумеркам огонь сдался. У обоих охотников был плачевный вид. На черных or сажи лицах лишь блестели белки глаз. Брови и волосы обгорели. Рваная тлеющая одежда висела жалкими клочьями.
— Хочу пить, — прохрипел старик. — Где котелок?
— Пойдемте, дядя, поищем. Может быть, пеплом завалило.
Они едва доковыляли до трех обгоревших кедров и принялись палками разгребать пепел. После долгих поисков наконец удалось отыскать один медный котелок, головку военного седла, а от тувинского седла Адар-Тоола остались только стремена…
— Посмотрите-ка, дядя, — пробормотал Баламчык убитым голосом, — это же ствол моей кремневки!
Обгоревший ствол ружья валялся под лиственницей. Когда подбирался огонь, ружье выстрелило: на дереве остались следы от пули.
— Мне надоело в пепле возиться! — сказал старик.— Все эти обгоревшие седла, ремни да и одежда уже никуда не годятся. У меня от гари голова разболелась. Нечего тут время понапрасну тратить. Давай-ка лучше посмотрим еще раз, нет ли где непотушенных углей, и поедем поскорее восвояси. Кто же мог предвидеть такой срам?
— Это я во всем виноват, — опустив голову, сознался Баламчык.
— Э-э… Вместе пошли на охоту? Вместе разожгли костер? Вместе и ответ держать будем. Ты говори другое: хорошо, что вовремя заметили!
— Вот увидят нас люди, — жалобно причитал Баламчык, — увидят и перепугаются!
— Что там люди! — ответил старик, стирая ладонью со лба сажу. — Не то, что люди — даже звери перепугаются, встретив нас!
— А поглядите-ка на мои штаны! — вздохнул Баламчык. — Это разве штаны? Одни клочья, а не штаны. Да и на вас-то, дядя, не лучше!
Старик нахмурился и посмотрел на свою одежду.
— Стыдно в юрту возвращаться,— пробормотал он. — Срам, да и только!
Долго охотники ходили по поляне, разрыхляя палками пепел. Наконец убедились, что огня больше нет нигде.
— В старину, парень, такие случаи проклятием считались, — сказал Адар-Тоол, направляясь к лошадям. — Они считались кознями злых духов. Но злые духи тут, конечно, ни при чем. Ротозеи мы с тобой, вот и все! Грош цена таким охотникам, которые забывают за собой гасить костер.
Баламчык прикусил губу. Он знал, что старик-то не виноват…
Было уже за полночь, когда охотники сели на неоседланных коней и тронулись в обратный путь — домой. Лошади фыркали: наверно, и им был не по нутру едкий запах гари, который источала полуобгоревшая одежда. Лишь к рассвету Адар-Тоол и Баламчык добрались до аула.
Их жены ахнули, а собаки, не признав хозяев, кинулись навстречу с громким, недружелюбным лаем.
На все вопросы охотники отвечали кратко:
— Все было. Ничего не осталось.
Еще долго пилили их жены:
— Лишь добро загубили! Какие седла были! Сапоги какие были! Какие топоры были!
А охотники твердили свое:
— Все было. Ничего не осталось…
Перевод И. Голубева
Рисунки О. Демидовой
