Глава четырнадцатая

Вечером, когда все табунщики собрались в юрте, Когел предупредил:
— Теперь, братцы, держите ушки на макушке, а глаза открытыми. Самая трудная пора для нас пришла — земля черная, промерзшая, следов на ней не увидишь.
— Одну ногу в стремени держать, да, дядя Когел? — спросил тихоня Хойлаар-оол, обычно и рта не раскрывавший.
Предостережение старшего табунщика удивило и других парней. Никогда Когел не говорил такого:
— Вы не пастухи и не скотники. Табунщик всегда должен быть удальцом. А лишнего болтать не надо.
Хойлаар-оол вдруг заспешил:
— Сегодня моя очередь дежурить.
— Не торопись,— остановил его Когел.— Я сам поеду. А вы все отдыхайте. И вот еще что: к девушкам в Барык не ездить. Увидит чейзен — пешими оставит.
— Я все-таки поеду в ночное,— заволновался Хойла­ар-оол.
— Отдыхай, отдыхай. Что-то неспокойно у меня на душе, ребята. Как бы ночью наши табуны вор не навестил… Чую, что-то будет. А я редко ошибаюсь.
— Тогда давайте все поедем,— предложили парни.
— Не надо… я и один справлюсь,— подавленным голосом проговорил Хойлаар-оол.
— Как не надо? Мало ли что может случиться! — Напе­ребой закричали   табунщики.
— Успокойтесь,— призвал их к порядку Когел.— Я же сказал: только кажется…
Хойлаар-оол все еще порывался ехать к табунам. Был он не то взбудораженный, не то напуганный. И Когел это заметил.
— Кони вам не понадобятся. Я их отгоню в табун.
С тем и уехал. Осенние ночи темные, но взошла полная луна, и стало светло, так светло, что на всем небе уголка не осталось, куда бы звездам спрятаться. Лишь там, откуда поднимается солнце, над вершиной Берт-Дага, трепыхались рваные клочья туч, но и они вот-вот должны были убраться за гору, а уж обратно приползти не посмели бы.
С гряды, на которую выехал Когел, были видны все табу­ны. Каждый косяк пасся со своим вожаком. Кони табун­щиков, пригнанные Когелом, заржали и умчались к ним.
Чтобы косяки не разбрелись по всему плоскогорью, Когел собрал их у подножия гряды, выехал на взгорок, спешился, вынул изо рта коня удила, привязал узду за конец аркана, а сам, подобрав под себя полы шубы, прилег на зем­лю и тут же задремал.
Вдруг на правом крыле табуна что-то встревожило коней,  они заржали. Должно быть, там паслись кобылы. Coн слетел с Когела, словно бабки с кона от пущенной щелчком битки. К табуну безо всяких предосторожностей, преспокойно приближался всадник.
Ехал так, будто собственных коней проверял. По-хозяйски, хладнокровно скучивал их, подби­рая к одному месту. Когел спрятался за караганником, ожидая, что будет дальше. Он мог отличить любого коня в округе, даже если бы тот всего-навсего, промелькнул перед его глазами. На то и старший табунщик Мангыра чейзена! Хоть кто скажет: на этот счет глаз у Когела особенный.
«Конь пузатый,— примечал Когел,— значит, пасется все время возле аала, на аркане. Если бы пасся вольно, так бы живот не распустил. Пасется в одиночку. Который ходит с другими лошадьми, обязательно заржет при виде табуна. Аркана с него никогда не кидали — больно спокойный. Конь, если с него аркан бросают, обязательно рвет с места, чуть только хозяин рукой взмахнет или шевельнет ногами, чтобы очутиться поближе к табуну, как раз на длину аркана. Чей же это конь? Да это же Кула-Сарыг! Конь старика Сульдема. Хороший конь хорошего охотника. Так приучен, что и не фыркнет. Как он сразу не признал! А сидит на нем кто? Может, украли коня у Сульдема? Нет, не похоже. Тут что-то не то. И Хойлаар-оол в ночное просился… Значит, сговори­лись. Выходит, в точку попал, когда сказал, что вора сегодня ждать надо! Ну, поглядим, поглядим…»
Всадник не мог не заметить при ярком лунном свете оседланного коня Когела, но даже это не насторожило его. Напротив, он гнал поближе к нему табун. Вот он взмахнул арканов и набросил петлю на шею жеребенка-однолетка, про­пустил аркан ему под ноги и стал натягивать. Жеребенок рванулся.
— Ты что там, спишь, что ли? — послышался детский голос — Скорей! Отпускаю!
Когел вскочил, обуздал коня, с места разогнал его.
— Зачем поймал жеребенка? — гаркнул он.— Воровать вздумал?
Мальчишка выпустил конец аркана и, огрев своего копя плетью, поскакал прочь.
— Стой! Стой, говорю! Стрелять буду! — припугнул Когел.
Тот во весь опор гнал коня в сторону темневших горных хребтов.
«Никуда не денется!» — усмехнулся про себя Когел.
Хорошая пошла скачка. В ушах Когела свистел ветер, высекая слезы из глаз. Удиравший тоже не на корове ехал, но где ему было тягаться с опытным табунщиком. Когел направил коня в темный овраг, скрытый от лунного света, и догнав беглеца, ухватился за повод. Только хотел вывести всадника на лунную поляну, как паренек выхватил нож и за­махнулся. Ну, этим Когела не испугаешь. Он, как саблей, рубанул пальцами правой руки по предплечью мальчишки, и тот выронил нож.
— Не балуйся! Давай спокойно поговорим. Я узнал: это конь Сульдема.
Кони бежали рядом.
Отчаянный паренек! Он спрыгнул на землю и пустился бежать. Когел едва удержал разогнавшихся лошадей. Пока он привязывал их к кустам багульника, воришка уже взобрался на каменную россыпь. Пришлось сбросить шубу.
Настиг его, схватил за полу, подмял под себя. Мальчишка отчаянно вырывался, прятал лицо, отбивался руками, ногами, кусался. Заломив ему руки за спину и зажав ноги, Когел сер­дито фыркнул. Зла у него, однако, не было. Мальчишка определенно нравился ему. Какой прыткий! Скинул с него шапку. Буян!
— Ишь ты, букашка! Чего от меня убегаешь? — спросил Когел.
— Захотел и убегаю,— буркнул Буян.
— Воровать приехал?
— Да, воровать. Не твои кони.
— Зато я их пасу.
— Пасешь! — передразнил Буян.— Мангыра чейзена кони.
— Ну и что? Зачем тебе воровать?
— Надо. До смерти воровать буду. Пока всех не украду.
— Почему?
— Он людей пытает.
Когел усмехнулся.
— Сам с коленную чашечку зайца, а уже кайгал!
— Какое твое дело?
— Такому младенцу только к ягнятам подбираться.
— Я у других воровать не буду. Только у Мангыра
чейзена.
— Ну, ладно. Сиди спокойно.— Когел выпустил его руки, полез за трубкой.— Давай потолкуем.
— Не стану я с тобой толковать.
— С чего так?
— Потому что ты тоже враг!
   — Какой враг?
— Какой? Себя не знаешь? Или ты барсук, который не ведает, что он лысый?
— Хорошие слова ты мне наговорил, браток. Спасибо.
— Притворяешься, будто настоящий кайгал, а сам просто вор, и больше никто.— Буян заплакал.— Подлиза ты! Араку у чейзена пьешь. Помои его лижешь. Воруешь для чейзена скот у аратов.
Когел молча курил трубку.
— Немного не так, как ты думаешь, браток,— спокойно сказал он.
— Врешь! Ты как голодный волк — не знаешь, что сожрал. А я буду воровать. Все равно буду! Только не так, как ты. Я буду у Мангыра чейзена воровать и у других богачей, а не у простых аратов. Чего молчишь? Вяжи меня. Можешь похвастаться перед своим чейзеном: вон какого вора поймал. Пусть меня пытают. Я твоего чейзена не боюсь. Ну, чего сидишь? Вяжи скорей!
Гулкая ночь и темные скалы повторяли громкие всхли­пывания Буяна:
— сидишь… ишь… скорей… ей…
Когел дождался, пока мальчишка выпалил все ругательства.
Теперь оба сидели молча.
Луна, слегка прикрытая легкими прозрачными облаками, быстро плыла по пути, пройденному за день солнцем. Ночь только наступила, и до позднего осеннего рассвета было еще далеко.
— Отец тебя послал? — спросил наконец Когел.
— Нет.
— Что, с Хойлаар-оолом сговорился?
— Да,— не смог соврать Буян.
— Надо было со мной договариваться, браток.
— На тебя понадейся! — хмыкнул Буян.— Я тебе не верю.
— Мал ты еще воровать.
— Не мал. Я скоро белковать буду.
— Белку стрелять — не коней красть, браток. Запомни
это.
— Ружье в руках держать тоже уметь надо.
— Значит, решил мясом запастись, чтобы в тайгу идти?
— В тайге мяса хватает.— Буян говорил уже спокойно.— У нас дома ничего нет. На зиму не запасли. Отец не мог…
— Пошли,— поднялся Когел и вытряхнул пепел из труб­ки, постучав ею о камень.— Поговорили по душам. Хватит.
— Куда пойдем?
— Ты домой, а я в ночном останусь.
Спустились по теснине к коням, выехали в открытую степь.
— Я хочу тебя попросить…— сказал Буян.
— О чем?
— Твое дело: скажешь про меня Мангыру чейзену или нет. А отцу не говори. И еще. Хойлаар-оола я подбил. Он бы сам ни за что не решился.
Когел придержал коня .
— Поехали к табуну
— Зачем?
— Не к лицу мужчине оставлять аркан на шее чужого
коия.
В табуне Когел без труда отыскал жеребенка, за которым волочился аркан. Концом бича он подцепил аркан, ловко сдернул его, не слезая с седла, с шеи жеребенка.
«Хоть аркан вернет»,— с облегчением подумал   Буян Когел между тем врезался в косяк и тут же вернулся, ведя па аркане молодую кобылицу.
— Держи. Ее доили, потому она легко в поводу идет Яловая осталась. Вон как откормилась! Жира на холке — в ладонь.
Он связал аркан недоуздком.
— А что с ней делать?
— Да ты что? Как же кайгалу возвращаться домой с пустыми руками?
— Мангыр чейзен тебе этого не простит.
— У меня, браток, пять способов обмануть каждого, шесть приемов любого вокруг пальца обвести. Понял? Если из-за яловой кобылки попадаться, незачем мне тогда в кайгалах ходить.
— Я тебе со зла плохие слова наговорил, старший брат.. Отпусти кобылу, я с ней не справлюсь.
— Справишься. Берись за повод и скачи домой.   Сам решишь, с кем — с отцом или с Саванды — заколешь. И что­бы возле вашего аала никаких следов не оставалось. Мясо сейчас не испортится, холодно уже. Спрячьте подальше. Ночь долгая…
— Спасибо, старший брат.
— Больше не воруй. Мал еще. Настоящий кайгал должен везде друзей иметь. Один далеко не уедешь. Вот подрастешь, научу, как надо по-настоящему большие дела проворачи­вать. Подожди малость! Да… Хойлаар-оол пусть ничего не знает.  
Буян, простившись с Когелом, пустил Кула-Сарыга крупной рысью. Кобылка скакала рядом. Цокали копыта по мерзлой земле, выбивая из камней синие искры. В ушах Буяна звучали слова лихого кайгала: «Подожди малость! Подожди малость!»