Глава третья
— Работать надо, дети мои…
В горестном молчании сидела вся семья в юрте отца. Сульдем повторил:
— Работать надо… А ты, мать моих детей, не плачь. Мертвой не поможешь.
Легко привыкнуть к радости, к счастью. К горю — никогда. А горя на этот аал выпало куда больше, чем радости. Сколько несчастий посетило их, сколько жизней унесла судьба… И все-таки старый Сульдем взывал к мужеству, сознавая, что никакими словами не утешить ему Соскара, не унять слезы Кежикмы.
Его поддержал сосед и друг, близкий человек, Хурбе — отец Анай-Кары.
— Я совсем один остался… Дочка утонула… Что ж мне теперь, в песок Улуг-Хема превратиться? У живого есть плечи — их надо прикрыть одеждой, есть желудок — ему нужна пища… Сульдем прав: живым — живое.
— Несчастная! — позабыв о собственном горе, вздохнула Кежикма.
— Это была девушка с мужским достоинством, — произнес Сульдем.
Хурбе тоже стал говорить о дочери, не называя, правда, ее по имени, чтобы отвлечь мысли друзей от только что сразившей их всех беды:
— Она плавала, как пробка. Речку Хендерге совсем не признавала. В водоворотах Улуг-Хема купалась. Даже против течения плавала.
— Если бы лето…
Тогда, ранней весной, горе Хурбе было и их горем. Не затей они свадьбу, осталась бы Анай-Кара жива. А выстрел ее в чейзена, хотя он и не причинил правителю особого вреда, имел самые дурные последствия.
Дня через три или четыре после того, как погибла Анай-Кара, Хурбе впервые переступил порог юрты Сульдема. Его было не узнать. Он курил и курил, не произнося ни слова. И все молчали, понимая, что ни к чему теперь разговоры. Хурбе сам сказал:
— Хорошо бы шамана позвать на седьмой день.
— Правильно, — согласился с ним Сульдем. — Я схожу. А по Барыку уже катилась молва. И о неудавшейся свадьбе, и о том, что Анай-Кара чуть не убила Мангыра чейзена, и об ее гибели. Говорили, что Буян пытался тоже расправиться с Мангыром. Чего только не наплели! Шаман и на порог Сульдема не пустил.
— Не буду путаться в это дело, — отрезал он.
— Отец просит поговорить с духом его дочери, — стал упрашивать Сульдем.
— Нет ничего труднее, чем отыскать дух утопленника,— замялся Элдеп. — Разве что ваша щедрость поможет…
Кроме молодого шамана, на лед Улуг-Хема пришли только Хурбе и Сульдем. Стоял такой трескучий мороз, что никто больше не отважился отправиться на открытое всем ветрам место. Стужа почти полностью сковала полынью на быстрине, но все же оставалась небольшая промоина, над которой клубился пар. Возле нее разложили принесенную с собой жертвенную еду — все лучшее, что могли собрать в двух юртах. Разожгли костер. Элдеп не надел шаманского облачения, даже бубен не взял с собой. В руках у него был лишь прут караганника.
Когда разгорелись сухие сучья в костре, шаман стал вызывать дух умершей:
— Собрались люди твоего аала. Отведай угощения, поговори с ними…
Он приказал Хурбе и Сульдему отойти подальше от промоины и не мешать ему. Долго что-то говорил, время от времени постегивая прутиком по льду и отгоняя все Дальше и дальше пришедших, на обряд поминовения мужчин:
— Хойт! Хойт! Уходите! Удалитесь!
Потом он прогонял чертей, которые мешали ему, и опять стегал прутом лед. Протягивал через огонь костра зажженную трубку, держал над огнем пищу, бормотал, приплясывал — наверное, ноги у него стыли… Некоторые слова можно было разобрать:
— Человека, которого ты хотела взять с собой, в аале нет. Человека, которого ты хотела увести с собой, нет в аале.
Если бы не мороз, Элдеп, возможно, долго еще продолжал бы беседу с духом Анай-Кары. Побормотав немного, он сделал несколько шагов от полыньи, пятясь задом, и обернулся к Хурбе и Сульдему.
Молча вернулись в аал. Здесь шаману поднесли дары и угощение.
Элдеп быстро опьянел от подогретой араки. Раскачиваясь, рассказал о своей беседе с духом умершей подо льдом Улуг-Хема:
— Хоть плох, хоть хорош мой друг, а он должен всюду сопутствовать мне, сказала душа…
С тем шаман и отбыл.
Предсказание Элдепа было еще одним ударом для семьи Сульдема. Оно означало, что им предстоит навсегда потерять Буяна, — душа Анай-Кары призывала его.
Хурбе сокрушался, что затеял поминки, позвал шамана. Кежикма лила слезы. Сульдем хмурился, но помалкивал. Лишь Саванды молол, как обычно:
— Я лично не верю никаким шаманам. Они такие же люди, как мы.
…И теперь, после пожара, Соскар тоже позвал Элдепа, чтобы вызвать душу сгоревшей жены, услышать ее последние слова.
Теперь на поминки собрались не только родственники, а и все, кто жил по соседству. Элдеп предварительно хорошо подкрепился. Затем отправился на пепелище. Там он не задержался. Опять уселся за еду и араку. Все терпеливо ждали. Вот он как будто насытился. Перевел дух. Рыгнул.
— Что сказал умерший человек? — почтительно спросили его. — О чем вы услышали?
Элдеп закрыл глаза и, выдержав томительно-долгую паузу, медленно произнес:
— Не подражайте русским, сказала душа. Не меняйте обычаев.
— Дома, значит, не строить? — уточнил бесшабашный Саванды.
Шаман не удостоил его ответом.
— В мире чертей просто и беззаботно, сказала душа. Там не проголодаешься и не устанешь. Только не хочу я быть одна. Возьму к себе моего удалого чуржу[1], сказала она…
Намек был достаточно ясен.
— Буян! Буян!— зашептали вокруг.
И опять лила слезы Кежикма, а Саванды, нимало не смущаясь присутствием шамана, заявил:
— Не плачьте, мама! Дочка Хурбе давно должна была взять к себе брата, а ведь не взяла!
— Значит, невестка заберет, сынок.
— Если бы черти захотели, давно бы утащили. Он у самого горящего дома был, и ничего с ним не случилось.
— Чую, худо будет,— причитала Кежикма. А Элдеп, уходя, сказал:
— Если Буян не явится на сорок девятый день, совсем плохо придется. Обязательно займет место в том мире…
И на этот раз непутевый Саванды не смолчал:
— Это и есть хитрость шамана. Он же с Мангыром чейзеном заодно. Он нарочно сказал, чтобы чиновники могли схватить Буяна, если он тут появится. Подлец ваш Элдеп со всеми своими девятью хитростями и девятью уловками.
— Может, и правду говорит Саванды, — усомнился Сульдем.
И все же черные слова шамана запали в сердца легковерных людей. Горе высокой стеной обступило аал Сульдема. Замкнулся Соскар, ни с кем словом не перемолвится. Не спускала с рук внучку Адаску Кежикма, со страхом ожидая вести о гибели Буяна. Всякий раз, когда девочку называли русским именем Айна, которое дал ей в память об эмчи Сульдем, Кежикма вздрагивала. Она не могла забыть пророческие слова Элдепа: «Не подражайте русским! Не меняйте обычаев!» Хойлаар-оол, вообще молчун из молчунов, и вовсе рта не раскрывал. Исхудал так, что одни большие глаза на лице и остались…
Немало переживший на своем веку, не раз встречавшийся со смертью, один Сульдем не терял присутствия духа. Он точно знал, как направить к берегу попавший в водоворот на стремнине Улуг-Хема плот. Он мог взять на себя обязанности кормщика. Как никогда, нужна была его выдержка семье. Аала Сульдема стали сторониться. Как в свое время Хурбе пришлось откочевывать из Хендерге, потому что его оговорили баи, так и теперь от Мангыра чейзена и его прислужников распространялись слухи, будто аал Сульдема проклят злыми духами, пронзен небесными стрелами.
— Ростками дерева выдра не насытится, душой человека черти сыты не будут, — говорил Сульдем.
