Глава четвёртая

Учетчики Мангыра чейзена обнаружили нехватку пятнадцати коней в табуне. Целого косяка!

Главный чин Барыка забил тревогу. Давно искал он случая поприжать аратов. И вот — удача! Свора псов не подняла бы такого лая, как чейзен.

В один голос с ним запел и Хорек:

— Сволочи! Совсем обнаглели… У своего правителя коней воровать!

Ни царских, ни колчаковских чиновников в Туве больше не было, и Мангыр чейзен воспрял духом. Теперь он всех держал на кончике бича.

Аал правителя у подножия священного Бай-Дага давно не видел такой суматохи. Гонцы с ног сбились, собирая аратов. Долго ли объехать долину Барыка? Задержались лишь те, кого посылали в Оттук-Даш. Гонцы-то вернулись, а вот араты приезжать не спешили. Снова и снова пришлось посылать за ними.

Первым из призванных прибыл старик Бодарадыр.

— Почему сразу не явился? Сколько раз должен господин посылать за тобой? — кричал Хорек. — Для тебя уже никакой власти не существует?

Бодарадыр слушал чиновника рассеянно и даже позевывал.

— Ваша правда, приезжали за мной. А я спал как раз… Подумал: когда приглашают — хорошо, когда приказывают — хуже. Зачем торопиться? А чем хотели господа обрадовать своего бедного подданного?

У Мангыра будто желчь разлилась.

— Куда дели моих коней?

Еще не забылся суд над аратами после разгрома торговых факторий в Чаа-Холе. Еще свежи были в памяти пытки на чыыше-судилище. Теперь же, когда пропали кони у самого чейзена, можно было ожидать более строгих наказаний!

— Ничего не скажу, пока не соберется народ, — пре­спокойно ответил Бодарадыр и запалил трубочку.

Араты будто выжидали, когда Мангыр объявит причину сбора. Тянулись потихоньку один за другим. Кто конный, кто пеший.

Приехал на своем Мухортом Саванды. Словно важный чиновник, свесился набок седла. Сбруя, унизанная всевозможными колечками, бляшками, побрякушками, звенела. Пыль под копытами Мухортого — столбом.

Какую бы лихость Саванды ни выказывал, обычаи он соблюдал строго. И никогда не погонял коня, въезжая в чужой аал. На этот раз он пренебрег неписаным правилом и вихрем ворвался на усадьбу правителя.

Неслыханная дерзость простого арата взбесила Мангыра.

Он с вожделением поглядывал на шаагаи, развешанные по стенкам юрты. Давно не пользовался ими сумонный правитель, пересохли ремни… То ли дело, когда они по­стоянно пропитывались кровью. А теперь на них даже самая ленивая муха не сядет…

– Я могу, и Мухортый может, — во весь голос орал Саванды. — Может, в аале нашего господина той будет? Ох, как я торопился, боялся опоздать.

С этими словами он вошел в юрту чейзена. Поклонился в пояс Мангыру и его супруге.

— Господину — поклон… Госпоже — привет!

Чейзен рявкнул:

— Чего разорался?

— От всей души, господин!

— Кто тебя сюда звал?

— Па-а! Весь Барык сюда едет. И я со всеми…

Мангыр в сердцах замахнулся тяжелой трубкой:

— Убирайся!

Саванды выскочил за порог.

В это время в аал правителя въехало сразу несколько всадников. Впереди Онзулак, за ним Муйтужук. Тут же еще несколько групп — конных и пеших. Среди них был и Сульдем.

При виде их Саванды смешался: а ну как кто-нибудь заметил, что он попросту струсил? Говорят, со стыда свою собаку убивают. Но и на этот раз Саванды вывернулся. Он принялся топать ногами, грозить кулаком в сторону юрты чейзена и приговаривать:

— Не боюсь я ваших шаагаев и дёньгу! Я перед самим хошунным судьей Шагаачы ответ держал!..

Голос его был уже не так громок и вряд ли долетал до ушей правителя и других чиновников, но все могли убедиться: Саванды словом не свалишь, на коне не догонишь.

Мангыр со свитой вышел из юрты. Прежде он до такого не снисходил. Сидел в юрте на олбуке[1] и кричал:

— Эй! Берите шаагаи! Бейте!

Миновали те времена… Теперь правитель не смел гнушаться простыми людьми. Сам вышел к ним. Заложив руки за спину, медленно обходил собравшихся. Ненавидящим взглядом сверлил каждого, и кое-кто не выдерживал, отворачивался. Возле некоторых Мангыр задерживался на мгновение и смотрел особенно пристально. Онзулак… Сульдем…

Саванды предпочел спрятаться за чужими спинами.

Обойдя стоявших полукругом возле юрты аратов, чейзен вернулся на середину. Выдержал паузу и спросил, ни к кому вроде бы не обращаясь:

— Зачем собирали продовольствие?

В ответ — ни слова.

Мангыр повысил голос:

— Кому отвезли продовольствие? Может, вы думаете, мои глаза завязаны, а уши засыпаны песком? Я все видел, все слышал, все знаю!

Араты молчали. Слышно было лишь, как громко стрекочут кузнечики. Гнетущая тишина затянулась. Наконец Онзулак, деланно откашлявшись, выступил вперед. Все облегченно вздохнули: этот скажет! И Онзулак сказал:

— Как собирали продовольствие, вы видели. Кому отвезли — вы знаете. О чем же вы спрашиваете, наш господин?

Чейзен подавил раздражение, но крика сдержать не мог:

— Кому отвезли, я спрашиваю!

Онзулак мгновенно ответил:

— Красным партизанам.

Слово «партизан» прогремело, как гром в ясном небе. Чиновники будто поперхнулись. Араты оживились.

Когда кайгалы громили фактории, Онзулак был молод и горяч. Теперь он возмужал, остепенился, взвешивал каждое слово, и каждое его слово, тяжелое, как мельнич­ный жернов, било в цель.

Мангыр чейзен не сразу нашелся.

— У самих ничего нет, а вы бандитам отдаете! Почему тогда сами с ними не ушли?

— Если понадобится, уйдем,— так же спокойно произнес Онзулак. — И вам, наш господин, докладывать не станем.

Вот бы сейчас да и крикнуть: «Эй! Берите шаагаи! Бейте!» Да что-то голос пропал у чейзена. Криком, однако, не возьмешь, строгостью не проймешь — вон как осмелели!

По-другому заговорил Мангыр:

— Ваше дело, с кем последним делиться. Хотите с голоду подыхать — тоже ваше дело. Но куда вы моих пятнадцать коней дели?

И опять бьет словами Онзулак:

— Мы их тоже красным партизанам отдали, наш господин.

— Верните их мне! — топнул ногой чейзен.

— Не беспокойтесь, господин. Вернут вам коней, когда всех беляков разобьют и вышвырнут из Тувы.

До чего обнаглел! Мангыр чейзен не в силах больше сдерживаться.

— Вы… Вы разбойники! Не хотите по-хорошему? Я с вами разделаюсь!

Из толпы вышел Когел, старший табунщик чейзена.

— Я отдал им ваших коней, господин. А они — красным партизанам.

Мангыр передразнил:

— Красным партизанам!.. Скажи лучше, красным бандитам!

— Нет, господин, — стоял на своем Когел. — Партизанам.

Чейзен накинулся на него:

— Кем ты стал? С кем связался? Ты же вырос на моих харчах. Я всю твою семью содержу. А ты забил и съел коня, на котором сам ехал… Без меня ты в огне голый и в дороге пеший… Пятнадцать коней! Шутка ли? Чем расплатишься? Головой? Дети твои с голоду подохнут…

Голос Когела не дрогнул:

— Новая власть придет, господин. Власть аратов. Я с народом пойду. А вам служить больше не стану. Сами пасите свои табуны.

— Да ты сам разбойник! — задохнулся чейзен.

— Надо еще разобраться,— усмехнулся табунщик,— кто из нас, мой господин, разбойник: я или вы.

Похоже было, что пересохшим шаагаям так и висеть на стенках юрты. Попробуй тронь кого-нибудь… Мангыр чувствовал свое бессилие перед обступившими его аратами.

— Я этого так не оставлю! Буду жаловаться хошунному

судье!

Что еще оставалось ему делать? Онзулак подсолил:

— Вот это, пожалуй, умнее, наш господин. А шаагаи вам еще пригодятся. Из них можно хорошие подпруги сделать.

Правитель круто повернулся и пошел в юрту. Чиновники поплелись за ним. Онзулак улыбнулся, вытер концом кушака пот с лица, поглядел, довольный, на аратов: мол, наша взяла!

На полпути чейзен задержался. Как раз напротив Сульдема.

— Где твой сын?

— Который?

— Младший.

— Буян, что ли?

— Кто же еще!

Сульдем развел руками:

— Партизанить ушел.

Чейзен зашипел, словно кусок раскаленного железа, опущенный в холодную воду:

— Пар-ти-за-нить?! Да я… всех вас… Я вам покажу!..

Араты спокойно расходились из аала правителя. И хуже этого для чиновника быть не могло.