Глава шестая

…Прошло лето. Аалы собирались на осенние стойбища. Люди убирали хлеб. Страда.
Целый день Буян читал монгольскую книгу, а дойдя  вечером до середины, задремал. К Анай-Каре сон не шел, она лежала и смотрела на красный уголек под треножником. Маленький огонек все тускнел и, в конце концов, погас. «Вот и человеческая жизнь так же», – грустно подумала женщина. Буян неожиданно спросил:
– Не спишь?
– Сплю, – сонным голосом соврала Анай-Кара.
– Я же слышу. Не спишь.
Анай-Кара тихо заплакала.
Буян, повернувшись, гладил жену по голове. Нежные щеки Анай-Кары были холодны, как лед.
– Что случилось, Кара? – мягко спросил Буян. – Все хорошо. Я поправляюсь. Что тебя мучает?
Анай-Кара постепенно затихла. Буян гладил лицо жены, согревая. Теперь уже вдвоем не могли уснуть. Лежали молча, каждый думал о своем. Стало светать.
Анай-Кара глубоко вздохнула.
– О чем думаешь? – осторожно, будто стараясь не разорвать тонкую серебряную нить, спросил Буян.
– О Беш-Мелдере, – всхлипнула Анай-Кара. – Детей полная юрта. Пока возятся с ними, не замечают, как проходит день.
Женщина по тувинскому обычаю не должна называть имя деверя. Анай-Кара и Ончатпаа прозвали Саванды Беш-Мелдером. Сульдема называют Сузуком, потому что старик служил в добровольческом ополчении сузук. И народ в Усть-Барыке тоже привык звать его Сузуком.
Буян понял, к чему клонит Анай-Кара, и замолчал. После того, как они поженились, он иногда задумывался о детях. Но жене не говорил. И вот настал час тяжелого разговора.
– Все из-за меня, – Анай-Кара опять заплакала. – Я, наверное, должна уйти из аала. Зачем тебе жить со мной, бездетной, как с черной вороной?
Буян успокаивал жену:
– Почему думаешь, что именно ты виновата, Кара?
– Я в ледяную воду прыгала, болела, и вот чего добилась!..
– Скорее, это моя вина. Весь израненный, контуженый…
– Это не зависит от контузии, Буян.
– Тогда кого винить? И зачем?
Они замолчали. За тонкими стенками чума запели птицы. Совсем рассвело. Стали видны вещи.
Анай-Кара сказала:
– Помнишь, мы ездили в Хендергейский монастырь? Там я рассказала о нашей жизни старику Намбыралу. Он ведь не чужой нам.
– Почему мне не сказала?
– Подумала – бабьи разговоры…
– Так что он посоветовал?
Анай-Кара не осмеливалась ответить, знала, если Буян услышит, беды не миновать. Опять начнет заикаться, в обморок упадет. И она лишь тихо повторила:
– Я должна уйти из аала, Буян.
Каждое слово Анай-Кары смешивалось с горячими слезами:
– А ты женишься, дети у тебя будут. Меня постепенно забудешь.
– Замолчи, — Буян ласкал жену.
Немного погодя Анай-Кара прошептала:
– Старик Намбырал сказал, что нам надо съездить в страну дорбетов, к Зеленой таре и Белой тape.
– А что это такое?
– Это такие богини.
Буян оттолкнул жену, вскочил с постели. Не помня себя, заметался по чуму, схватившись за голову. Закричал:
– Сговорились вы, что ли? Нам, революционерам — к  богиням?  Если  тебе  хочется,  езжай,  молись.  И  рожай.  Наплоди  побольше,  как свинья.
У Анай-Кары волосы растрепались, как у камлающего шамана. Она  вскочила, словно кошка,  повисла  на  шее  мужа:
– Прошу тебя – поедем. – Анай-Кара умоляюще бросала последние слова, последние доводы, голос ее охрип: – Я ведь женщина! Должна рожать, иначе зачем мне жить на белом свете? Я ведь тоже никогда богу не молилась, в детстве тайком воровала еду у бурганов. Но если теперь понесу, уверую. Мне не нужна мировая революция. Мне дети нужны. Я женщина! Женщина, женщина!..
Буян мягко разжал руки плачущей жены и, сгорбившись, вышел из чума.
Анай-Кара не успела прибрать волосы, как Буян заглянул обратно.
– Кони оседланы. Собирайся.
Пока Анай-Кара одевалась, зашел Саванды, отдавая честь:
– Патрон-сатрон есть, партизан Саванды есть. У меня уши величиной с утес. Крик у вас стоит, ребята. Из-за чего подрались? Я богат и себе не рад.
Буян, не оборачиваясь,  спросил:
– Что тебе надо?
Саванды тихо вышел из чума.
Вошла Кежикмаа с горячим чаем и свежесвареным мясом. Хоть и поженились, и взрослые дети, для матери они всегда маленькие.
– Солнце еще не поднялось, а вы уже оседлали коней, куда собрались? – с беспокойством спросила она. – Горяченького поешьте перед дорогой.
– В Хендергейский монастырь едем, мама. Кара так хочет.
Кежикма сразу все поняла:
– Конечно, поезжайте. Дядя Намбырал что-нибудь придумает. Он с тибетским образованием, у него много сутр[1]. Во всем разбирается, знает, кто такие Зеленая тара, Белая тара.
– Отцу скажи, мама, – наказал Буян.
 
–  Возьмите  еды  в  дорогу,  наполните  даалын [2], –  взволнованно  ворковала  Кежикмаа. – Положите  за  пазуху  кадак.  Будьте  почтительными с народом, уважайте старого и малого, дети мои. Заходите в аалы, останавливайтесь на перевалах. В мыслях мусор не держите,  в  душе плохое не прячьте. Пусть в пути все ваши желания осуществятся, дети мои.
Буян и Анай-Кара вскочили на коней. Кежикмаа вышла из юрты с ведерком молока и разбрызгивала его кропильной ложкой-девятиглазкой вслед им.
Буян целый день молчал, словно верблюд пнул его в рот. Так и ехал рядом с Анай-Карой. Хорошо вот так ехать, не торопясь, и думать, на сердце легче становится.
Выехали из Чээнека, проехали Каък, Оштек, Ажыг-Кара, Хондер­гей, Ай-Тал, заночевали в аале Хурегечи. Наутро перешли вброд по мели речушку Дуймелиг и направились прямо в Овюр-Торгалыг.
Вскоре выехали на большой перевал. Буян и Анай-Кара соблюдали обычаи своего народа: слезли с лошадей, посидели возле оваа.
А дальше – как на ладони овюрская земля. Речушки Ирбитей и Хоолу, о которых поется в песне. Дальше – просторы Торгалыга, знаменитый Дус-Даг, соляная гора, а там недалеко и до Монголии.
Путешественники спустились с пригорка рысью. Было прохладно. Под вечер подъехали к аалам, расположенным на лугу в устье Торгалыга.
Родня старика Сульдема жила и в Овюре. И как только пронеслась весть, что приехали родственники, в аале все всполошились – взрослые и дети готовились к встрече дорогих гостей. Вскоре Буян и Кара сидели в юрте деда Даргана.
Назавтра Буяну и Анай-Каре показали дорогу. Объяснили, что аал дорбетов находится недалеко у подножия Дус-Дага в устье Торгалыга.
Оказывается, Зеленая тара и Белая тара живут в одном аале. Сагаан тарийги[3] старше, богатая, у нее много скота, белая юрта. Ногаан тарийги[4] – младше, живет в скром­ной юрте. Самое главное – богини самые обыкновенные, настоя­щие женщины.
   По совету деда Даргана Буян и Кара вошли в юрту Белой тары без разрешения. Там было очень нарядно: сундуки, кожаные сумки, шкаф для посуды, кровать, постель – все в орнаменте. На низеньком ширээ[5] – медные статуэтки божеств, напротив лампада и яства в чашечках.
Буян и Анай-Кара думали, что Белая тара все время сидит-отдыхает на ширтеке[6]. Но когда  вошли  в  юрту,  то  увидели  совсем  молоденькую  девушку –  примерно  пятнадцати лет – которая, помешивая, кипятила молоко. Богиня была красивой – глаза черные, лицо белое, как снег, приветливая улыбка чуть приоткрывала перламутровые зубы. На голове богини высокая шапка, украшенная бусами, на запястьях, пальцах, в ушах – серебряные украшения. Это и есть Сагаан   тарийги.
Путешественники поздоровались. Сагаан тарийги что-то спросила по-монгольски, Буян покачал головой, не понимая, Анай-Кара улыбалась без причины и выглядела глуповато.
Сагаан тарийги кому-то крикнула:
– Шарху! Сарыг-оол! На шир!
На зов прибежал крутолобый рыжеволосый паренек примерно одного с богиней возраста. Девушка что-то сказала ему, и парень неожиданно спросил по-тувински:
– Откуда вы приехали?
Гости удивились.
– Ты тувинец, что ли?
– Тувинец.
– И здесь живешь?
– Мой аал в Торгалыге.
– Кто твой отец?
– Агбан. Отец давно умер. Я живу у брата Дадар-оола. Меня зовут Сарыг-оол[7]. А они назвали Шарху. Это как Сарыг-оол, только по-монгольски.
– Что тут делаешь? – как у близкого человека спросил Буян.
– Наши аалы рядом, так и жили по-соседски, с богинями в детстве я играл, пас овец. Привык сюда ходить.
Так нашелся переводчик. Через Сарыг-оола они рассказали богине свою историю и зачем приехали. Но не признаваться же богине, что воевали , убивали людей. Поэтому Буян схитрил:
– Я упал с коня, сильно ушибся, а жена в зимнюю стужу провалилась под лед.
Не перебивая гостей, Сагаан внимательно слушала. Теперь она казалась взрослой.
– Вы когда-нибудь пугались? – спросила она Анай-Кару.
Та посмотрела на мужа, молча советуясь.
– Когда провалилась под лед.
Сагаан тарийги полистала большую сутру и сказала:
– Вы родились в счастливый день, ваши родимые пятна совпадают. Жене нужно забыть испуг и перестать тревожиться. Все будет хорошо. В вашей семье родится мальчик с родимым пятном на теле, только эту отметину не показывайте людям. Сына назовите так, чтобы черт не забрал.
Закрыв сутру, Сагаан тарийги долго молилась бургану и молвила:
– Далай-лама тенд очысын.
– Что она говорит? – спросил Буян у Сарыг-оола.
– Сказала, что там Далай-лама.
— Какой Далай-лама?
– Не знаю, – парень безмятежно улыбнулся. – Эти зажиточные женщины всегда что-нибудь придумают.
На этом закончился официальный разговор. Они поели, будто в юрте простого человека, а не богини. Девушка с аппетитом поела вместе с супругами, с интересом расспрашивала о Туве.
– Правда, что у вас революционеры сжигают монастыри? – неожиданно спросила Сагаан тарийги.
Богиня задала прямой вопрос, и ответить на него нужно было прямо: правда, сожгли и разорили монастыри в Самагалтае, Балгазыне и других местах. Но Буян ушел от ответа.
– У нас такого нет. Хендергейский монастырь стоит.
–  Знаю, там живет очень сильный лама Намбырал. Он знает монгольскую и тибетскую письменность, – тактично перевела разговор богиня.
Буян и Анай-Kapа поблагодарили ее, спросили, чем отблагодарить за предсказание. Богиня ответила – ничем. И пожелала супругам много детей.
Гости помолились Сагаан тарийги и вышли вместе с Сарыг-оолом.
Выйдя из юрты, Буян задумчиво сказал:
– Симпатичная богиня. А мы боялись.
Сарыг-оол, как ни в чем не бывало, махнул рукой:
– Обыкновенные люди.
– А ты не боишься богинь, Сарыг?
Юноша звонко засмеялся:
– Да это же мои жены!
Буян тоже расхохотался. Даже Анай-Кара не смогла удержаться – улыбнулась.
Юрта Зеленой богини была очень скромной. Золота-серебра здесь не было. С богиней жила ее старая мать.
Зеленая тара была моложе Белой тары. Богине понравились имена Анай-Кары и Буяна. Она свободно говорила по-тувински, поэтому Сарыг-оол сидел без дела.
– Вот моя вторая жена, – указав на Зеленую тару, тихонько пошутил он.
Тара не рассердилась, улыбнулась, блеснув белыми зубами:
– Шарху, будь-будь.
– Говорит, чтобы я перестал. Но это правда, они мои жены.
Когда гости уже вышли из юрты, Зеленая тара неожиданно сказала:
– Если в вашей юрте окажется шкура змеи, не выбрасывайте, спрячьте хорошенько.
Буян и Анай-Кара не поняли смысла совета, лишь кивнули. Гостей провожал Сарыг-оол.
– Скоро поеду домой, в Торгалыг, – сказал он, прощаясь. – А затем думаю ехать в Хем-Бельдир. Решил учиться революции. Наверное, нет у революционеров человека, который имеет жен-богинь? Да еще двух.
Опять засмеялись.
– После обязательно встретимся.
Когда Буян и Анай-Кара приехали домой, то в первую очередь начали разбирать чум, чтобы перекочевать на осеннее стойбище. Под мешками они нашли змеиную шкуру. Анай-Кара завернула ее в белый кадак[8] и бережно спрятала в подушку.