Глава седьмая

В Тарлаг-Аксы – возле Уюка в местности Кара-Ыяш вместе жили русские и тувинцы. Не случайно русские люди выбрали для постоянного жительства Пий-Хем. Говорят, тувинец всегда смотрит на землю – какова местность, пастбище; русский человек смотрит в землю – какова почва.
На Дыттыг-Apыге в местечке Кара-Ыяш было полно тувинских юрт и русских домов. В 1921 году, после того, как объявили о создании республики Танну-Тува, революционные события из Суг-Бажи «перекочевали» в Кара-Ыяш Пий-Хема.
Центром революционных настроений был просторный дом Павла Медведева, которого тувинцы прозвали «Узун-Павел» – длинный Павел. Окна в его доме большие, светлые, стены из кругляка.
В доме Узун-Павла всегда толклось много народу, даже по ночам нередко заседали. Иногда набивалось до шестидесяти-семидесяти человек. Много было в шапках с чинзе – красными, синими, стеклянными, медными, ярко-красными… Самые видные чиновники бывали здесь:  Лопсан-Осур, Сонам-Байыр, Ажикай…
И вот однажды, проспорив день и ночь, создали правительство аратской республики Танну-Тува. Назвали «ары чазак»[1], потому что оно образовалось на севере Тувы. Раньше, в 1921 году, было правительство под руководством амбын-нойона Содунам-Байыра.
В  северном  правительстве  было  много чиновников: глава правительства – монгольский лама Лопсан-Осур, министр иностранных дел – феодал Думен-Назыты, министр  военных делстарший  чиновник Лопсан-Сорукту, получивший звание «генерала всей армии»,  но в его распоряжении было всего лишь четыре части. Заместителем  министра  иностранных дел  стал  Иван  Пуговкин,  переводчиком –  Узун Павел.
Северное  правительство  перекочевало  в Туран. В то время в Хем-Бель­дире (Белоцарске)  проживало  мало  народу. А  в  Тура­не  работали  консульство  СССР,  возглавляемое Ф. Фальским и райбюро ВБКП (б),  руководимое  Я.  Чугуновым.  Позже север­ное  правительство  и  все  советские  учреждения  переместились  в  Хем-Бельдир.
Группа Курседи никогда не плелась в хвосте бурных событий. Все больше распространялись революционные настроения среди аратов, членов Министерства пропаганды стало еще больше, оно переехало в Кара-Ыяш. Саарбай, Чуржаапай, Опаалай и Биче-оол, который неплохо понимал по-русски, участвовали в заседании правительства.
Созданную в 1922 в Туране партию называли народ­ной. Но она недолго просуществовала. Начались дрязги среди министров север­но­го правительства. Пять знатных чиновни­ков были в составе партии – амбын-ноян Содунам-Балчир, сал­чакский даа Идам-Сурун, ноян Буян-Бадыргы, ноян Дем­чи, чиновник Далай-Сурун из соянов. Долго и бесплодно проспорив, они вынесли решение:
«Съезд народного правительства Танды-Тувы
Третий год Танды-Тувы второй месяц 15-гo числа,
по-европейски март тридцатого числа.
На съезде премьер-министр светлейший князь Буян-Бадыргы (главой «северного правительства» был сначала Лопсан-Осур, затем Идам-Сурун. После него – Буян-Бадыргы – К.К.), министр внутрен­них дел бээзи Чымба, чиновник Далай-Сурун, министр иностранных дел Оруйгу, министр юстиции Даржа-Базыр, министр финансов Езуту, советник чиновник Павел Медведев, чагырыкчы салчакского хошуна Чозар-Парынмаа, чангы Даваа, хошунный чангы Кижээ, помощник правителя Бээзи хошуна Ананды, правитель Сонам-Байыр, бээзи Ажикай, чангы Дамдын-Сурун, мээрен Карды, прави­тель маады Сайын-Белек, чиновник сумона чооду Даржаа посове­щавшись, решили:
1.  Центральный комитет <…> распустить<…>».
Таким образом, ликвидировали ЦК, конфисковали билеты народ­ной партии монгольской письменности с изображением лошади, вы­пол­нен­ные на тонкой бумаге. Следовательно, и народная партия прекра­тила существование…
Спокойно смотреть на положение дел в райбюро РКП (б) не имели пра­ва. Тут же в народное правительство Танды-Тувы было направлено письмо:
«Права эксплуатируемых людей может защитить лишь партия, которая работает под руководством Коминтерна, а ЦК народной партии распущен. Необходимо создать ЦК.
Секретарь райбюро Чугунов».
Группа Курседи начала работать активнее, чем прежде. Минис­терство пропаганды к тому времени переехало из Турана в Хем-Бель­дир. Курседи всегда был в центре событий.
Феодалы распустили ЦК, значит, нужна группа активистов, чтобы на­пере­кор феодалам создать ЦК. Так считали в министерстве пропаганды.
В создании народной партии и подготовке второго боль­шого сове­ща­ния участвовала инициативная группа в составе: председатель – Идам-Сурун (от правительства), член – Чугунов (от русского населе­ния), секретарь – Данчай (от ту­винс­ких аратов).
Время было тревожное, и его было мало. Противники революции до сих пор подкарауливали у каждого угла с незарегист­риро­ванными ружьями, короткими обрезами, ножами и прос­то дубинами.
Курседи  собрал министерство пропаганды, вместе приняли  при­зыв  к  гражданам  Тувы,  где  было  сказано,  что  тувинский  народ  был  рабом  других  государств,  подчинялся им, долго и тяжело бедствовал. Но тувинский народ неоднократно отстаивал свою  незави­си­мость  и  свободу,  а  в 1921 году навсегда  освободился  при  поддержке великого русского народа…
«…Нужно объяснять суть событий: вред и пользу, устранять в Туве проявления невежества и деспотизма, развивать свободные права и дружествен­ные отношения между народами <…> Мы призываем аратов усиливать влияние народной партии».
В связи с подготовкой второго большого съезда партии пришло время еще раз напомнить о значении пропаганды. Курседи забыл обо всех своих болезнях.
Он решил направить агитаторов в девять хошунов Танды. В то время в глубинке еще не установилась власть, станции не были обеспечены лошадьми и людьми, трудно было установить связь между дальними местностями. Агитаторы были на своих лошадях. Курсе­ди отправил в хошуны самых верных людей.
…Когда вошел Чуржаапай, Курседи, не глядя на него, приказал:
– Ты – в  хошун салчаков.
– Я там не был никогда, никого не знаю.
– Как говорит Чугунов? – спросил Курседи и тут же сам ответил: – Волков бояться – в лес не ходить. Так? Саарбай тоже поедет. Возницу возьмите.
Наутро Чуржаапай и Саарбай поехали вверх по Каа-Хему. Решили не брать с  собой  кучера – сами доберутся, не сахарные.
…Май. Природа ожила. Серебрятся сережки вербы, воздух свеж и напоен запахом цветения. На ветвях белых берез, опускающихся до земли, поблескивают капли сладкого сока.
Двое всадников едут по левому берегу. Когда на землю опустилась прохлада, им повстречались люди, освящающие оваа.
– Вот где можно агитировать, – весело сказал Чуржаапай, приподнявшись на стременах, – и не надо бегать собирать народ.
Саарбай опустил голову, задумавшись.
– Нельзя возле святого места проводить агитацию, – ответил он, наконец, с опасением.
Чуржаапай не сдавался:
– Пусть народ приносит жертвы, молит­ся. Это личное дело людей. А мы отдельно выполняем наказ партии. Застав­лять ведь не будем. Партия защищает народ, и ее место среди народа.
Чуржаапай ударил по бокам коня, галопом поскакал по каменистой дороге, вздымая пыль. Саарбай нехотя плелся следом.
…Возле оваа вовсю кипит праздник. Народ шумит, на ветвях дерева весело трепещут разноцветные лоскутки материи. Люди угощают духов земной пищей под громкие разговоры, смех и крик. В небе птицы парят, между ног собаки путаются. Тут же неподалеку – скачки, хуреш[2]. Народ веселится! Праздник у людей!
Среди собравшихся появился парень в шелковом коричне­вом халате, с длинной черной косой на затылке, смуглым ли­цом, блестев­шим на вечернем солнце, живыми черными глазами.
– Меня зовут Чуржаапай, а  моего  товарища –  Саарбай, –  с  первых  же  слов он привлек  внимание  людей. –  Мы  из  министерства  пропаганды…
По толпе пробежали слова: «министерство пропаганды». Посыпа­лись вопросы:
– Какого министерства?..
– Министерства пропаганды?..
– Что такое министерство пропаганды?
– В министерстве пропаганды феодалы сидят?
– Кто распустил народную партию?
– Кто у власти?
Чем  больше  вопросов,  тем  больше  рад  Чуржаапай,  его  голос  зву­чит,  словно  шумная вода  Элегеста.  Пламенными  словами  он  смог  превратить  cбop  людей  возле жертвенного  кургана  в  открытое  соб­рание.  После  откровенного  разговора около двадцати  человек  пожелали  вступить  в  партию.
Народ стал расходиться уже в сумерки, и тут же было объявлено, что назавтра собрание продолжится.
Назавтра в полдень возле Каа-Хема на поляне в тени деревьев толпились конные и пешие  люди. Честно  говоря,  двое  агитаторов  не  думали,   что  здесь  будет  столько  же народу,  как  возле  кургана. Но  собралось  больше –  весь  сумон.  И  снова  пришли те,  кто  был  возле  оваа. Собрание было интересным: люди спорили, сомнева­лись, высказывали  противоречивые  взгляды.  Вопросов  было много, Чуржаапай и Саарбай долго  отвечали  на  них.  На этом собрании выбрали представителей на второй съезд – самых активных членов партии.
В то время араты не знали письменности, поэтому вопросы задава­ли устно. И все же Чуржаапаю и Саарбаю пришла одна-единственная записка на мон­гольс­ком языке. Чуржаапай без запинки прочитал ее и вслух перевел на тувинский язык: «Или вы быстро отсюда уберетесь, или всех представителей минис­терства пропаганды бурган башкы приберет в нижний мир».
Со всех сторон послышались гневные выкрики:
– Пустые слова!
– Не верьте!
И Чуржаапай, как ни в чем ни бывало, словно дразнясь, засмеялся, ответил любимыми словами большевика Чугунова:
– Волков бояться – в лес не ходить…
Когда под вечер Чуржаапай и Саарбай отпустили своих лоша­дей пастись на лужайке, среди зарослей караганника нео­жиданно появился молодой человек в обтрепанной одежде. Парень был немым, но пытался что-то объяснить жестами. Он ма­­хал руками, хватался за горло, задыхаясь, вываливал язык. В конце концов, присел на одно колено, поднял руку, как будто стре­ляет из ружья, и упал на землю, распластавшись.
– Что он хочет сказать? – Чуржаапай посмотрел на товарища. – Что за язык? Не монгольский, не китайский. Видно, хочет сказать, что пристрелят.
Агитаторы обошли немого стороной. Тот остался на месте, мыча и размахивая руками.
Когда Чуржаапай проснулся утром, его товарищ стонал.
– Что с тобой?
– Живот  болит, – чуть слышно ответил скорчившийся на земле Саарбай. – Беда, дунмам!  Когда  у  меня  боли  начина­ются,  я  не  человек.  Дальше  не  могу  ехать.  Придется тебе  одному.
Что делать, Чуржаапай оседлал коня товарищу, Саарбай кое-как влез на него и со стонами поехал вниз по Каа-Хему.
«Все же испугался он волка-феодала», – подумал Чуржаа­пай, нап­рав­ляясь вверх по Каа-Хему. Через некоторое время нашелся и попут­чик – Хууракпай. Был он в возрасте, приятен в общении, одет очень скромно – вроде прос­той арат. Но Чуржаапай не пе­рес­тавал удивляться красоте уздечки и седла нового товари­ща – все в серебре. Просто нойон без чинзе.
Отъехав недалеко от аала, они очутились на развилке дорог: одна шла в гору, а другая вверх по течению реки, где вдалеке виднелся холм.
– По какой дороге поедем? – спросил Чуржаапай.
– Ехать  по  горам  трудно,  камни  мешают, –  ответил  Хуу­рак­пай, –  поедем  вверх  по реке,  там  дорога  лучше.
Чуржаапай тронул поводья, а немного погодя обернулся: Хуурак­пай слез с коня, схватился за нос.
– Что такое? – спросил Чуржаапай.
– Кровь носом пошла, –  прогундел попутчик. – Езжай, я догоню.
На одном из поворотов конь вдруг отпрянул. Чуржапаай увидел у дороги того же немого в лохмотьях. Тот кинулся под копыта, вновь стал мычать, хрипеть, закатывая глаза. Несколько раз показывал на холм. Ничего не добившись, схватил повод, повернул коня, ру­кой показывая вниз по Каа-Хему. Чуржаапай рассердился. Вырвал повод, и пришпорил лошадь. Немой побежал вслед, отстал, даже вроде бы заплакал.
Временами  Чуржаапай  придерживал  повод,  ждал  отстав­шего  това­ри­ща,  оглядывался по  сторонам.  Невзначай  глянул  вверх:  на  фоне синего неба парил в воздухе орел. Спокойный,  негодяй,  поду­мал Чуржаапай.  В  это  время  прогремели  подряд  два  выст­рела. Синее небо вздрогнуло, орел тоже вздрогнул. Все  стихло.
Чуржаапай медленно сполз с седла, упал на зеленую траву.
 
…Люди всполошились, услышав выстрелы, еще до того, как в аал прискакала лошадь Чуржаапая. Когда его нашли, Чуржаапай еще дышал. Через шелк тона из ран на груди медленными затихающими толчками шла темная кровь, высыхая на траве. Агитатор министерст­ва пропаганды Чуржаапай не сказал ни слова и умер, не закрывая глаз. Был третий год по Танды-Туве, пятый месяц и третий день, по-европейски – 16 июня 1929 года.
По указанию Курседи на место гибели Чуржаапая при­были тувинс­кий чиновник Сумбурел,  русский  врач Шароков, русский чиновник Барахтаев.
Из показаний Хууракпая: «У меня носом пошла кровь, поэтому я отстал. В это время послышались два выстрела подряд, больше ничего не знаю».
Из показаний Дандарбана: «После того, как послышались выстрелы, в аал прискакала лошадь с седлом Чуржаапая. Мы подъехали по дороге к месту преступления, и увидели, что одежда Чуржаапая в крови, на груди две раны от пуль. Тогда был час обезьяны». Девять часов утра.
 
   *  *  *
 
Второй  большой  хурал  народной  партии  Танды-Тувы  открылся  на  третий  год пятого  месяца  23-го числа  (6  июля  1923 года) в Хем-Бель­дире. Из пяти хошунов собрались  568  представителей. Из дальних мест не смогли прибыть: хурал собирали в спеш­ке,  поджимали  сроки.  Сплочены были только угнетатели. Но работу большого хурала проводило Минис­терст­во пропаганды, поэто­му была четкая расстановка сил и решимость добиться цели.  Большую  помощь  оказало  рай­бюро  РКП (б).
Выбранный на большом собрании сумона Буянды Бай-Даг Улуг-Хемс­кого хошуна Чудурукпай, красный партизан Буян, действительный арат Кудажи из барыкских кыргысов, Донгурак из ховалыгов Сенека, Седен-Дамба, Ойбаа из тулушев Хайыракана, Чульдум тоже участвовали в хурале.
Второй  большой  съезд  принял  несколько  важных  решений: народную партию Танды-Тувы переименовали в Тувинскую народно-революционную партию; постановили, что она будет работать под руководством Коммунистического  Интернационала  (Коминтерна); в рядах решили навести строгий порядок – запретили пьян­ст­вовать, вести праздный образ жизни, воровать и употреблять опиум; отменили чиновничьи звания (чангы, чейзен, чалан, чагы­рыкчы, дузалакчы, мээрен, нойон);  в хошунах, сумонах решено было создать первичные партийные организации. Генеральным секретарем ЦК Тувинской народно-револю­ционной партии впервые из аратов избран Курседи.




[1] Северное правительство (тув).

[2] Национальная борьба, спортивная игра.